Мы сидели с Мишкой и Аленкой на песке около домоуправления и строили площадку для запуска космического корабля. Мы уже вырыли яму и уложили ее кирпичом и стеклышками, а в центре оставили пустое место для ракеты. Я принес ведро и положил в него аппаратуру.
Мишка сказал:
— Надо вырыть боковой ход — под ракету, чтоб, когда она будет взлетать, газ бы вышел по этому ходу.
И мы стали опять рыть и копать и довольно быстро устали, потому что там было много камней.
Аленка сказала:
— Я устала! Перекур!
А Мишка сказал: — Правильно.
И мы стали отдыхать.
В это время из второго парадного вышел Костик. Он был такой худой, прямо невозможно узнать. И бледный, нисколечко не загорел. Он подошел к нам и говорит:
— Здорово, ребята!
Мы все сказали:
— Здорово, Костик!
Он тихонько сел рядом с нами.
Я сказал:— Ты что, Костик, такой худущий? Вылитый Кощей…
Он сказал:
— Да это у меня корь была.
Аленка подняла голову:
— А теперь ты выздоровел?
— Да, — сказал Костик, — я теперь совершенно выздоровел.
Мишка отодвинулся от Костика и сказал:
— Заразный небось?
А Костик улыбнулся:
— Нет, что ты, не бойся. Я не заразный. Вчера доктор сказал, что я уже могу общаться с детским коллективом.
Мишка придвинулся обратно, а я спросил:
— А когда болел, больно было?
— Нет, — ответил Костик, — не больно. Скучно очень. А так ничего. Мне картинки переводные дарили, я их все время переводил, надоело до смерти.
Аленка сказала:
— Да, болеть хорошо! Когда болеешь, всегда что-нибудь дарят.
Мишка сказал:
— Так ведь и когда здоровый, тоже дарят. В день рождения или когда елка.
Я сказал:
— Еще дарят, когда в другой класс переходишь с пятерками.
Мишка сказал:
— Мне не дарят. Одни тройки! А вот когда корь, все равно ничего особенного не дарят, потому что потом все игрушки надо сжигать. Плохая болезнь корь, никуда не годится.
Костик спросил:
— А разве бывают хорошие болезни?
— Ого, — сказал я, — сколько хочешь! Ветрянка, например. Очень хорошая, интересная болезнь. Я когда болел, мне все тело, каждую болячку отдельно зеленкой мазали. Я был похож на леопарда. Что, плохо разве?
— Конечно, хорошо, — сказал Костик.
Аленка посмотрела на меня и сказала:
— Когда лишаи, тоже очень красивая болезнь.
Но Мишка только засмеялся:
— Сказала тоже — «красивая»! Намажут два-три пятнышка, вот и вся красота. Нет, лишаи — это мелочь. Я лучше всего люблю грипп. Когда грипп, чаю дают с малиновым вареньем. Ешь сколько хочешь, просто не верится. Один раз я, больной, целую банку съел. Мама даже удивилась: «Смотрите, говорит, у мальчика грипп, температура тридцать восемь, а такой аппетит». А бабушка сказала: «Грипп разный бывает, это у него такая новая форма, дайте ему еще, это у него организм требует». И мне дали еще, но я больше не смог есть, такая жалость… Это грипп, наверно, на меня так плохо действовал.
Тут Мишка подперся кулаком и задумался, а я сказал:
— Грипп, конечно, хорошая болезнь, но с гландами не сравнить, куда там!
— А что? — сказал Костик.
— А то, — сказал я, — что, когда гланды вырезают, мороженого дают потом, для заморозки. Это почище твоего варенья!
Аленка сказала:
— А гланды от чего заводятся?
Я сказал:
— От насморка. Они в носу вырастают, как грибы, потому что сырость.
Мишка вздохнул и сказал:
— Насморк — болезнь ерундовая. Каплют чего-то в нос, еще хуже течет.
Я сказал:
— Зато керосин можно пить. Не слышно запаха.
— А зачем пить керосин?
Я сказал:
— Ну не пить, так в рот набирать. Вот фокусник наберет полный рот, а потом палку зажженную возьмет в руки и на нее как брызнет! Получается очень красивый огненный фонтан. Конечно, фокусник секрет знает. Без секрета не берись, ничего не получится.
— В цирке лягушек глотают, — сказала Аленка.
— И крокодилов тоже! — добавил Мишка.
Я прямо покатился от хохота. Надо же такое выдумать. Ведь всем известно, что крокодил сделан из панциря, как же его есть?
Я сказал:
— Ты, Мишка, видно, с ума сошел! Как ты будешь есть крокодила, когда он жесткий. Его нипочем нельзя прожевать.
— Вареного-то? — сказал Мишка.
— Как же! Станет тебе крокодил вариться! — закричал я на Мишку.
— Он же зубастый, — сказала Аленка, и видно было, что она уже испугалась.
А Костик добавил:
— Он сам же ест что ни день укротителей этих.
Аленка сказала:
— Ну да? — И глаза у нее стали как белые пуговицы.
Костик только сплюнул в сторону.
Аленка скривила губы:
— Говорили про хорошее — про гриба и про лишаев, а теперь про крокодилов. Я их боюсь…
Мишка сказал:
— Про болезни уже все переговорили. Кашель, например. Что в нем толку? Разве вот что в школу не ходить…
— И то хлеб, — сказал Костик. — А вообще вы правильно говорили: когда болеешь, все тебя больше любят.
— Ласкают, — сказал Мишка, — гладят… Я заметил: когда болеешь, все можно выпросить. Игру какую хочешь, или ружье, или паяльник.
Я сказал:
— Конечно. Нужно только, чтобы болезнь была пострашнее. Вот если ногу сломаешь или шею, тогда чего хочешь купят.
Аленка сказала:
— И велосипед?!
А Костик хмыкнул:
— А зачем велосипед, если нога сломана?
— Так ведь она прирастет! — сказал я.
Костик сказал:
— Верно!
Я сказал:
— А куда же она денется! Да, Мишка?
Мишка кивнул головой, и тут Аленка натянула платье на колени и спросила:
— А почему это, если вот, например, пожжешься, или шишку набьешь, или там синяк, то, наоборот, бывает, что тебе еще и наподдадут. Почему это так бывает?
— Несправедливость! — сказал я и стукнул ногой по ведру, где у нас лежала аппаратура.
Костик спросил:
— А это что такое вы здесь затеяли?
Я сказал:
— Площадка для запуска космического корабля!
Костик прямо закричал:
— Так что же вы молчите! Черти полосатые! Прекратите разговоры. Давайте скорей строить!!!
И мы прекратили разговоры и стали строить.

Хотя мне уже идет девятый год, я только вчера догадался, что уроки все-таки надо учить. Любишь не любишь, хочешь не хочешь, лень тебе или не лень, а учить уроки надо. Это закон. А то можно в такую историю вляпаться, что своих не узнаешь. Я, например, вчера не успел уроки сделать. У нас было задано выучить кусочек из одного стихотворения Некрасова и главные реки Америки. А я, вместо того чтобы учиться, запускал во дворе змея в космос. Ну, он в космос все-таки не залетел, потому что у него был чересчур легкий хвост, и он из-за этого крутился, как волчок. Это раз. А во-вторых, у меня было мало ниток, и я весь дом обыскал и собрал все нитки, какие только были; у мамы со швейной машины снял, и то оказалось мало. Змей долетел до чердака и там завис, а до космоса еще было далеко.
И я так завозился с этим змеем и космосом, что совершенно позабыл обо всем на свете. Мне было так интересно играть, что я и думать перестал про какие-то там уроки. Совершенно вылетело из головы. А оказалось, никак нельзя было забывать про свои дела, потому что получился позор.
Я утром немножко заспался, и, когда вскочил, времени оставалось чуть-чуть… Но я читал, как ловко одеваются пожарные – у них нет ни одного лишнего движения, и мне до того это понравилось, что я пол-лета тренировался быстро одеваться. И сегодня я как вскочил и глянул на часы, то сразу понял, что одеваться надо, как на пожар. И я оделся за одну минуту сорок восемь секунд весь, как следует, только шнурки зашнуровал через две дырочки. В общем, в школу я поспел вовремя и в класс тоже успел примчаться за секунду до Раисы Ивановны. То есть она шла себе потихоньку по коридору, а я бежал из раздевалки (ребят уже не было никого). Когда я увидел Раису Ивановну издалека, я припустился во всю прыть и, не доходя до класса каких-нибудь пять шагов, обошел Раису Ивановну и вскочил в класс. В общем, я выиграл у нее секунды полторы, и, когда она вошла, книги мои были уже в парте, а сам я сидел с Мишкой как ни в чем не бывало. Раиса Ивановна вошла, мы встали и поздоровались с ней, и громче всех поздоровался я, чтобы она видела, какой я вежливый. Но она на это не обратила никакого внимания и еще на ходу сказала:
– Кораблев, к доске! У меня сразу испортилось настроение, потому что я вспомнил, что забыл приготовить уроки. И мне ужасно не хотелось вылезать из-за своей родимой парты. Я прямо к ней как будто приклеился. Но Раиса Ивановна стала меня торопить;
– Кораблев! Что же ты? Я тебя зову или нет?
И я пошел к доске. Раиса Ивановна сказала:
– Стихи!
Чтобы я читал стихи, какие заданы. А я их не знал. Я даже плохо знал, какие заданы-то. Поэтому я моментально подумал, что Раиса Ивановна тоже, может быть, забыла, что задано, и не заметит, что я читаю. И я бодро завел:
Зима!.. Крестьянин, торжествуя,
На дровнях обновляет путь:
Его лошадка, снег почуя,
Плетется рысью как-нибудь…
– Это Пушкин, – сказала Раиса Ивановна.
– Да, – сказал я, – это Пушкин. Александр Сергеевич.
– А я что задала? – сказала она. – Да! – сказал я.
– Что «да»? Что я задала, я тебя спрашиваю? Кораблев!
– Что? – сказал я.
– Что «что»? Я тебя спрашиваю: что я задала?
Тут Мишка сделал наивное лицо и сказал:

– Да что он, не знает, что ли, что вы Некрасова задали? Это он не понял вопроса, Раиса Ивановна.
Вот что значит верный друг. Это Мишка таким хитрым способом ухитрился мне подсказать. А Раиса Ивановна уже рассердилась:
– Слонов! Не смей подсказывать!
– Да! – сказал я. – Ты чего, Мишка, лезешь? Без тебя, что ли, не знаю, что Раиса Ивановна задала Некрасова! Это я задумался, а ты тут лезешь, сбиваешь только.
Мишка стал красный и отвернулся от меня. А я опять остался один на один с Раисой Ивановной.
– Ну? – сказала она.
– Что? – сказал я.
– Перестань ежеминутно чтокать!
Я уже видел, что она сейчас рассердится как следует.
– Читай. Наизусть!
– Что? – сказал я.
– Стихи, конечно! – сказала она.
– Ага, понял. Стихи, значит, читать? – сказал я. – Это можно. – И громко начал: – Стихи Некрасова. Поэта. Великого поэта.
– Ну! – сказала Раиса Ивановна.
– Что? – сказал я.
– Читай сейчас же! – закричала бедная Раиса Ивановна. – Сейчас же читай, тебе говорят! Заглавие!
Пока она кричала, Мишка успел мне подсказать первое слово. Он шепнул, не разжимая рта, но я его прекрасно понял. Поэтому я смело выдвинул ногу вперед и продекламировал:
– Мужичонка!
Все замолчали, и Раиса Ивановна тоже. Она внимательно смотрела на меня, а я смотрел на Мишку еще внимательнее. Мишка показывал на свой большой палец и зачем-то щелкал его по ногтю.
И я как-то сразу вспомнил заглавие и сказал:
– С ноготком!
И повторил все вместе:
– Мужичонка с ноготком!
Все засмеялись. Раиса Ивановна сказала:
– Довольно, Кораблев!.. Не старайся, не выйдет. Уж если не знаешь, не срамись. – Потом она добавила: – Ну, а как насчет кругозора? Помнишь, мы вчера сговорились всем классом, что будем читать и сверх программы интересные книжки? Вчера вы решили выучить названия всех рек Америки. Ты выучил?
Конечно, я не выучил. Этот змей, будь он неладен, совсем мне всю жизнь испортил. И я хотел во всем признаться Раисе Ивановне, но вместо этого вдруг неожиданно даже для самого себя сказал:
– Конечно, выучил. А как же!
– Ну вот, исправь это ужасное впечатление, которое ты произвел чтением стихов Некрасова. Назови мне самую большую реку Америки, и я тебя отпущу.
Вот когда мне стало худо. Даже живот заболел, честное слово. В классе была удивительная тишина. Все смотрели на меня. А я смотрел в потолок. И думал, что сейчас уже наверняка я умру. До свидания, все! И в эту секунду я увидел, что в левом последнем ряду Петька Горбушкин показывает мне какую-то длинную газетную ленту, и на ней что-то намалевано чернилами, толсто намалевано, наверное, он пальцем писал. И я стал вглядываться в эти буквы и наконец прочел первую половину.
А тут Раиса Ивановна снова:
– Ну, Кораблев? Какая же главная река в Америке?
У меня сразу же появилась уверенность, и я сказал:
– Миси-писи.
Дальше я не буду рассказывать. Хватит. И хотя Раиса Ивановна смеялась до слез, но двойку она мне влепила будь здоров. И я теперь дал клятву, что буду учить уроки всегда. До глубокой старости.

Ура! Нам с Мишкой дали пригласительный билет в клуб «Металлист», на детский праздник. Это тетя Дуся постаралась: она в этом клубе главная уборщица. Билет-то она нам дала один, а написано на нем: «На два лица»! На мое, значит, лицо и на Мишкино. Мы с ним очень обрадовались, тем более это недалеко от нас, за углом. Мама сказала:
– Вы только там не балуйтесь.
И дала нам денег, каждому по пятнадцать копеек.
И мы пошли с Мишкой.
Там в раздевалке была страшная толчея и очередь. Мы с Мишкой встали самые последние. Очередь чересчур медленно двигалась. Но вдруг наверху заиграла музыка, и мы с Мишкой заметались из стороны в сторону, чтобы поскорее снять пальто, и многие ребята тоже, как только услышали эту музыку, заметались, как подстреленные, и даже стали реветь, что они опаздывают на самое интересное.
Но тут, откуда ни возьмись, выскочила тетя Дуся:
– Дениска с Мишкой! Вы чего там колготитесь-то? Сюда давайте!
И мы побежали к ней, а у нее свой отдельный кабинет под лестницей, там щетки стоят и ведра. Тетя Дуся взяла наши вещи и сказала:
– Здесь и оденетесь, чертенята!
И мы понеслись с Мишкой по лестнице, через ступеньки, наверх. Ну, а там действительно было красиво! Ничего не скажешь! Все потолки были увешаны разноцветными бумажными лентами и фонариками, всюду горели красивые лампы из зеркальных осколков, играла музыка, и в толпе ходили наряженные артисты: один играл на трубе, другой – на барабане. Одна тетенька была одета как лошадь, и зайцы тоже были, и кривые зеркала, и Петрушка.
А в конце зала была еще одна дверь, и на ней было написано: «Комната аттракционов».
Я спросил:
– Это что такое?
– Это разные затеи.
И правда, там были разные затеи. Например, там висело яблоко на нитке, и надо было заложить руки за спину и так, без рук, это яблоко грызть. Но оно вертится на нитке и никак не дается. Это очень трудно и даже обидно. Я два раза хватал это яблоко руками и кусал. Но мне не давали его сгрызть, а только смеялись и отнимали. Еще там была стрельба из лука, а на конце стрелы не наконечник, а резиновая нашлепка, она присасывается, и вот, кто попадет в картонку, в центр, где нарисована обезьяна, тому приз – хлопушка с секретом.
Мишка стрелял первый, он долго метился, а когда выстрелил, то разбил одну далекую лампу, а в обезьяну не попал…
Я говорю:
– Эх ты, стрелок!
– Это я еще не пристрелялся! Если бы дали пять стрел, я бы пристрелялся. А то дали одну – где тут попасть!
Я повторяю:
– Давай, давай! Гляди-ка, я сейчас же попаду в обезьянку!
И дяденька, который распоряжался этим луком, дал мне стрелу и говорит:
– Ну, стреляй, снайпер!
И сам пошел поправить обезьянку, потому что она как-то покосилась. А я уже прицелился и все ждал, когда он поправит, а лук был очень тугой, и я все время приговаривал: «Сейчас я убью эту обезьянку», – и вдруг стрела сорвалась, и хлоп! Вонзилась дяденьке в лопатку. И там, на лопатке, затрепетала.
Все вокруг захлопали и засмеялись, а дяденька обернулся как ужаленный и закричал:
– Что тут смешного? Не понимаю! Уходи, озорник, нет тебе больше никакого лука!
Я сказал:
– Я не нарочно! – и ушел от этого места.
Просто удивительно, как нам не повезло, и я был очень сердитый, и Мишка, конечно, тоже.
И вдруг видим – стоят весы. И к ним небольшая веселая очередь, которая быстро движется, и все тут шутят и хохочут. И около весов клоун.
Я спрашиваю:
– Это что за весы?
А мне говорят:
– Становись, взвешивайся. Если в тебе окажется двадцать пять кило весу, тогда твое счастье. Получишь премию: годовую подписку на журнал «Мурзилка».
Я говорю:
– Мишка, давай попробуем?
Гляжу, а Мишки нет. И куда он подевался, неизвестно. Я решил один попробовать. А вдруг я вешу ровно 25 кило? Вот будет удача!..
А очередь все движется, и клоун в шапке ловко так щелкает рычажками и все шутит да шутит:
– У вас семь кило лишних – меньше кушайте мучного! – Щелк-щелк! – А вы, уважаемый товарищ, еще мало каши ели, и всего-то вы тянете девятнадцать килишек! Заходите через годик. – Щелк-щелк!
И так далее, и все смеются, и отходят, очередь движется, и никто не весит ровно двадцать пять кило, и вот доходит дело до меня.
Я влез на весы – рычажки щелк-щелк, и клоун говорит:
– Ого! Знаешь игру в горячо-холодно?
Я говорю:
– Кто ж не знает!
Он говорит:
– У тебя довольно горячо получилось. Твой вес двадцать четыре кило пятьсот граммов, не хватает ровно полкило. А жаль. Будь здоров!
Подумаешь, всего только полкило не хватает!
У меня совсем настроение испортилось. Вот какой день невезучий!
И тут Мишка появляется.
Я говорю:
– Где это ваша милость пропадает?
Мишка говорит:
– Ситро пил.
Я говорю:
– Хорош, нечего сказать. Я тут стараюсь, «Мурзилку» выигрываю, а он ситро пьет.
И я ему все рассказал. Мишка говорит:
– А ну-ка я!
И клоун щелкнул рычажком и захохотал:
– Небольшой перебор-с! Двадцать пять кило пятьсот граммов. Вам надо похудеть. Следующий!
Мишка слез и говорит:
– Эх, зря я ситро пил…
Я говорю:
– А при чем здесь ситро?
А Мишка:
– Я целую бутылку выпил! Понимаешь?
Я говорю:
– Ну и что?
Мишка даже разозлился:
– Да разве ты не знаешь, что в бутылке помещается ровно пол-литра воды?

Я говорю:
– Знаю. Ну и что?
Тут Мишка прямо зашипел:
– А пол-литра воды – это и есть полкило. Пятьсот граммов! Если бы я не пил, я бы весил ровно двадцать пять кило!

Я говорю:
– Ну да?
Мишка говорит:
– Вот то-то и оно-то!
И тут меня словно осенило.
– Мишка, – сказал я, – а Мишка! «Мурзилка» наш!
Мишка говорит:
– А каким образом?
– А таким. Пришло мое время ситро пить. У меня как раз пятьсот граммов не хватает!
Мишка даже подскочил:
– Все ясно, бежим в буфет!
И мы быстро купили бутылку воды, продавщица ее откупорила, а Мишка спросил:
– Тетя, а в бутылке всегда ровно пол-литра, недолива не бывает?
Продавщица покраснела.
– Ты еще маленький такие глупости мне говорить!
Я взял бутылку, сел за столик и начал пить. Мишка стоял рядом и смотрел. Вода была очень холодная. Но я выпил полный стакан просто залпом. Мишка сейчас же налил мне второй, но там еще осталось на дне довольно много, и мне уже не хотелось больше пить.
Мишка сказал:
– Давай не задерживай.
А я сказал:
– Уж очень холодная. Как бы ангину не схватить.